Неточные совпадения
Левину хотелось
поговорить с ними, послушать, что они скажут отцу, но Натали заговорила
с ним, и тут же вошел в комнату товарищ Львова по службе, Махотин, в придворном мундире, чтобы ехать вместе встречать кого-то, и начался уж неумолкаемый разговор о Герцеговине, о
княжне Корзинской, о думе и скоропостижной смерти Апраксиной.
Проводив
княжну Сорокину до матери, Варя подала руку деверю и тотчас же начала
говорить с ним о том, что интересовало его. Она была взволнована так, как он редко видал ее.
Заметив это и то, что
княжна Варвара тотчас же, чтобы переменить разговор, поспешно заговорила о петербургских знакомых, и вспомнив то, что некстати
говорил Вронский в саду о своей деятельности, Долли поняла, что
с этим вопросом об общественной деятельности связывалась какая-то интимная ссора между Анной и Вронским.
— Ну вот вам и Долли,
княжна, вы так хотели ее видеть, — сказала Анна, вместе
с Дарьей Александровной выходя на большую каменную террасу, на которой в тени, за пяльцами, вышивая кресло для графа Алексея Кирилловича, сидела
княжна Варвара. — Она
говорит, что ничего не хочет до обеда, но вы велите подать завтракать, а я пойду сыщу Алексея и приведу их всех.
До обеда не было времени
говорить о чем-нибудь. Войдя в гостиную, они застали уже там
княжну Варвару и мужчин в черных сюртуках. Архитектор был во фраке. Вронский представил гостье доктора и управляющего. Архитектора он познакомил
с нею еще в больнице.
— Да я вовсе не имею претензии ей нравиться: я просто хочу познакомиться
с приятным домом, и было бы очень смешно, если б я имел какие-нибудь надежды… Вот вы, например, другое дело! — вы, победители петербургские: только посмотрите, так женщины тают… А знаешь ли, Печорин, что
княжна о тебе
говорила?
— Вы меня мучите,
княжна! —
говорил Грушницкий, — вы ужасно переменились
с тех пор, как я вас не видал…
Войдя в залу, я спрятался в толпе мужчин и начал делать свои наблюдения. Грушницкий стоял возле
княжны и что-то
говорил с большим жаром; она его рассеянно слушала, смотрела по сторонам, приложив веер к губкам; на лице ее изображалось нетерпение, глаза ее искали кругом кого-то; я тихонько подошел сзади, чтоб подслушать их разговор.
— Нет еще; я
говорил раза два
с княжной, не более, но знаешь, как-то напрашиваться в дом неловко, хотя здесь это и водится… Другое дело, если бы я носил эполеты…
Старушка хотела что-то сказать, но вдруг остановилась, закрыла лицо платком и, махнув рукою, вышла из комнаты. У меня немного защемило в сердце, когда я увидал это движение; но нетерпение ехать было сильнее этого чувства, и я продолжал совершенно равнодушно слушать разговор отца
с матушкой. Они
говорили о вещах, которые заметно не интересовали ни того, ни другого: что нужно купить для дома? что сказать
княжне Sophie и madame Julie? и хороша ли будет дорога?
Ивану пошел всего двадцатый год, когда этот неожиданный удар — мы
говорим о браке
княжны, не об ее смерти — над ним разразился; он не захотел остаться в теткином доме, где он из богатого наследника внезапно превратился в приживальщика; в Петербурге общество, в котором он вырос, перед ним закрылось; к службе
с низких чинов, трудной и темной, он чувствовал отвращение (все это происходило в самом начале царствования императора Александра); пришлось ему, поневоле, вернуться в деревню, к отцу.
Мать держала ее у себя в девичьей, одевала и кормила так, из сожаленья; но теперь, приставив свою горничную ходить за сестрицей, она попробовала взять к себе
княжну и сначала была ею довольна; но впоследствии не было никакой возможности ужиться
с калмычкой: лукавая азиатская природа, льстивая и злая, скучливая и непостоянная, скоро до того надоела матери, что она отослала горбушку опять в девичью и запретила нам
говорить с нею, потому что точно разговоры
с нею могли быть вредны для детей.
— Пишите билет,
говорят вам, — повторила
княжна. — Это что за бунт? Мсьё Вольдемар
с нами в первый раз, и сегодня для него закон не писан. Нечего ворчать, пишите, я так хочу.
— До вас еще не дошла очередь,
княжна… До сих пор мы
с Николаем Иванычем об том только
говорили, что мир полон скуки и что порядочному человеку ничего другого не остается… но угадайте, на чем мы решили?
Разбитной. А он об вас очень помнит… как же! Часто, знаете, мы сидим en petit comité: [в маленькой компании (франц.).] я, князь,
княжна и еще кто-нибудь из преданных… и он всегда вспоминает: а помнишь ли,
говорит, какие мы ананасы ели у Налетова — ведь это, братец, чудо! а спаржа,
говорит, просто непристойная!.. Препамятливый старикашка! А кстати, вы знакомы
с княжной?
— Будьте любезны
с Василием Николаичем, —
говорю я
княжне.
Он
с умыслом
говорил против светских девушек, чтоб заставить
княжну сказать, что она не похожа на них, и, как показалось ему, она это самое и хотела сказать своими возражениями и замечаниями, тем более, что потом
княжна задумалась на несколько минут и, как бы не вдруг решившись, проговорила полушепотом...
Князь, выйдя на террасу, поклонился всему народу и сказал что-то глазами
княжне. Она скрылась и чрез несколько минут вышла на красный двор, ведя маленького брата за руку. За ней шли два лакея
с огромными подносами, на которых лежала целая гора пряников и куски лент и позументов. Сильфидой показалась
княжна Калиновичу, когда она стала мелькать в толпе и, раздавая бабам и девкам пряники и ленты,
говорила...
Во все время обеда, за которым я сидел рядом
с княжной, я предполагал, что
княжна не
говорит со мной потому, что ненавидит меня за то, что я такой же наследник князя, как и она, и что князь не обращает внимания на нашу сторону стола потому, что мы — я и
княжна — наследники, ему одинаково противны.
Александров же думает про себя: «
Говорите, что хотите, а на меня царь глядел не отрываясь целых две
с половиной минуты. И маленькая
княжна взглянула смеясь. Какая она прелесть!»
Тут был и Коля Собачкин на своем сером, сильном рысаке; он ехал обок
с предводительскими санями и, по-видимому,
говорил нечто очень острое, потому что пикантная предводительша хохотала и грозила ему пальчиком; тут была и томная мадам Первагина, и на запятках у ней, как дома, приютился маленький Фуксёнок; тут была и величественная баронесса фон Цанарцт, урожденная
княжна Абдул-Рахметова, которой что-то напевал в уши Сережа Свайкин.
За колкие шутки
с сестрою бабушка наказывала моего отца, а
княжне говорила...
— Ни одной ночи, —
говорит, — бедная, не спала: все, бывало, ходила в белый зал гулять, куда, кроме как для балов, никто и не хаживал. Выйдет, бывало, туда таково страшно, без свечи, и все ходит, или сядет у окна, в которое
с улицы фонарь светит, да на портрет Марии Феодоровны смотрит, а у самой из глаз слезы текут. — Надо полагать, что она до самых последних минут колебалась, но потом преданность ее взяла верх над сердцем, и она переломила себя и
с той поры словно от
княжны оторвалась.
Прошли годы институтского учения. Княгиня была не особенно радостна
с тех пор, как стала
говорить о поездке в Петербург за дочерью. Она терялась. Она не знала, перевозить ли ей дочь в деревню и здесь ее переламывать по-своему или уже лучше ей самой переехать в свой петербургский дом и выдать там
княжну замуж за человека, воспитания к ней более подходящего.
Первый год это ему удалось довольно удовлетворительно, но во второй Патрикей явился, после двухмесячного отсутствия, очень сконфуженным и сначала все что-то мямлил и
говорил какой-то пустой вздор, а потом повинился и сказал, что хотя он всякий приемный день ходил в институт, но
княжна вышла к нему только однажды, на минуточку, в самый первый раз, а
с тех пор гостинцы через швейцара принимала, а сама от свидания отказывалась и даже прощаться
с ним не вышла.
Владимир. Это письмо я писал к ней… прочти его! Вчера я приезжаю к ее кузине,
княжне Софье; улучив минуту, когда на нас не обращали внимания, я умолял ее передать письмо Загорскиной… она согласилась, но
с тем, чтобы прежде самой прочитать письмо. Я ей отдал. Она ушла в свою комнату. Я провел ужасный час. Вдруг
княжна является,
говоря, что мое письмо развеселит очень ее кузину и заставит ее смеяться! смеяться! друг мой! Я разорвал письмо, схватил шляпу и уехал…
Шуберский. Совершенно покинул-с и женится,
говорят, на какой-то
княжне или графине…
По скромности состояния
княжны Тугоуховские не могут жить в Москве (о Петербурге нечего уж и
говорить) и принуждены прозябать и увядать в противном Славнобубенске, где у них находится еще покуда, как остаток прежнего величия, старый деревянный дом, во вкусе старинных барских затей,
с большим запущенным садом.
Видеть Керима, за поимку которого назначена сумма, на которую можно завести целое хозяйство зажиточного грузина, — Керима, для которого широко раскрыты двери горийской тюрьмы, и я видела этого героя-абрека,
говорила с ним! Он подарил мне бесценный подарок, он обещал придти… «Жди меня в гости,
княжна!» Так он сказал на прощанье…
— Ссориться? Спорить? — произнес
с преувеличенным удивлением мой спутник, — но кто вам
говорит о спорах и ссорах, милая
княжна. Я слишком люблю и уважаю вас, чтобы… Помните, Нина, что бы ни случилось
с вами, у вас есть друг — друг, который будет защищать вас, только позвольте ему это.
Ему сообщают, что Москва сгорела. Он рассеянно отвечает: «Да, сгорела,
говорят… Это очень жалко». Подводят сына проститься. Андрей чуть заметно улыбается,
с тихой и кроткой насмешкой над тем, что
княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувство. Без радости и нежности целует он сына, смотрит на плачущую сестру и
с усилием соображает, что плачет она о том, что Николушка останется без отца.
Были в то время толки (и до сих пор они не прекратились), будто граф Алексей Орлов, оскорбленный падением кредита, сам вошел в сношения
с самозванкой, принял искреннее участие в ее предприятии, хотел возвести ее на престол, чтобы, сделавшись супругом императрицы Елизаветы II, достичь того положения, к которому тщетно стремился брат его вскоре по воцарении Екатерины [М. Н. Лонгинов в статье своей «
Княжна Тараканова», напечатанной в «Русском вестнике», 1859 г., № 24,
говорит, будто Алексей Орлов еще в январе 1774 года, то есть за десять месяцев до получения повеления Екатерины захватить самозванку (12 ноября 1774 г.), посылал к ней в Рим офицера Христенека
с приглашением приехать к нему и что таким образом он в 1774 году играл в двойную игру.
Кастера в своей «Histoire de Catherine II»
говорит, что детей было трое, из них младшая —
княжна Тараканова, родившаяся в 1755 году; старшие же были сыновья, из которых один был жив еще в 1800 году, а другой еще в молодых летах, приготовляясь к горной службе, учился химии у профессора Лемана и вместе
с своим учителем был удушен испарениями какого-то состава, пролившегося из разбитой по неосторожности бутылки.
Он, как сам
говорит, перестал верить, что она русская великая
княжна, а между тем, имея при себе официальные письма конфедерации, имея на руках важные дела, которые безотлагательно должен был исполнить, ни
с того ни
с сего поехал вслед за женщиной, которую считал искательницей приключений, и остался при ней до самого арестования.
Гельбих, живший долго в России и вообще сообщающий известия, отличающиеся истиной и подтверждаемые во многом архивными делами, в своей «Russische Cunstlinge»
говорит, согласно
с русскими преданиями, что детей у Елизаветы Петровны было двое: сын, имевший фамилию Закревского, и дочь Елизавета Тараканова [В статье М. Н. Лонгинова «
Княжна Тараканова», помещенной в 24-й книжке «Русского вестника» 1859 года, сказано, что этот Закревский был впоследствии тайным советником и президентом медицинской коллегии и что одна из его дочерей (Прасковья Андреевна, род.
— Мы устроим прогулки, я познакомлю тебя
с нашими горами, аулами, научу ездить верхом, — восторженно
говорила милая
княжна, — потом непременно взберемся на самую высокую вершину и там дадим торжественный обет вечной дружбы… Да, Люда?
Теперь мое слово получило огромное значение в классе. «
Княжна Нина не соврет», —
говорили девочки и верили мне во всем, как говорится,
с закрытыми глазами.
Княжна ходила неизменно в черном после смерти матери и троих братьев. Все в ней было, чтобы нравиться и сделать блестящую партию. Но она осталась в девушках. Она
говорила, что ей было «некогда» подумать о муже. При матери, чахоточной, угасавшей медленно и томительно, она пробыла десяток лет на Юге Европы. За двумя братьями тоже немало ходила. Теперь коротает век
с отцом. Состояние съели, почти все, два старших брата. Один гвардеец и один дипломат. Третий, нумизмат и путешественник, умер в Южной Америке.
—
Говорит, что любит. Только что же из этого? Нам не
с руки, мы разных господ. Думала было, что их сиятельство возьмет замуж нашу
княжну и я перейду
с ними. Тогда бы… Да не дал Господь жизни их сиятельству, царство им небесное, — тихо заговорила Поля и при последних словах перекрестилась.
Вскоре после так встревожившего Сергея Семеновича Зиновьева доклада его камердинера Петра
княжна Людмила Васильевна Полторацкая покинула гостеприимный кров своего дяди и переехала в собственный дом на левом берегу реки Фонтанки.
С помощью дяди ею куплена была целая усадьба
с садом и даже парком или же, собственно
говоря, расчищенным лесом, которым во времена Петра Великого были покрыты берега этой речки, текущей теперь в центре столицы в гранитных берегах.
Князь Сергей Сергеевич вернулся к себе в Луговое в отвратительном состоянии духа. Это состояние, как результат посещения Зиновьева, было
с ним в первый раз. Происходило оно вследствие той душевной борьбы, которая в нем происходила по поводу данного им
княжне обещания под влиянием минуты и охватившего его молодечества ни за что не отступиться от него. Между тем какое-то внутреннее предчувствие
говорило ему, что открытием заповедной беседки он действительно накликает на себя большое несчастье.
Надо сознаться, что сам Николай Леопольдович плохо верил в то, что
говорил княжне, но ему необходимо было как можно скорее устранить князя и сделать княгиню распорядительницей шестовских богатств. Он даже готов был поступиться двумя стами тысяч в пользу Лиды, надеясь и на них, впрочем, наложить впоследствии свою загребистую лапу, а потому ему было безразлично: умрет ли князь
с завещанием, или же без него.
Ей, как она сама
говорила и как
с ней любезно соглашались, шел двадцать третий год. Московские остряки уверяли, что этому нельзя не верить, так как
княжна уже несколько лет, как всех в этом уверяет.
— Вы видели его и
говорили с ним? — медленно произнесла
княжна. — Это становится серьезным. Значит, вы-то действительно знаете, где он находится. Он, может быть, даже сознался вам в преступлении?
Так
говорил его религиозный и набожный друг пан Кржижановский. Князь Прозоровский преклонился перед волей Божьей. Видя к тому же, что его любимая дочь
княжна Варвара хотя и грустна, но, видимо,
с твердостью переносит посланное ей Богом испытание, старик еще более успокоился. Когда же после разговора
княжны с Сигизмундом Нарцисовичем князь в первый раз увидел свою дочь улыбающейся, почти веселой, спокойствие окончательно посетило его душу.
Весь «высший свет» выражал свое участие бедному молодому человеку, и в великосветских гостиных, наряду
с выражением этого участия,
с восторгом
говорили о возобновившейся дружбе между больным князем и бывшим его соперником — тоже искателем руки покойной
княжны Полторацкой — графом Свиридовым,
с нежной заботливостью родного брата теперь ухаживавшим за больным.
Говорила, впрочем, более одна Таня,
княжна же слушала ее, задавая лишь по временам односложные вопросы, и слушала
с непрерывным интересом и трепетным вниманием.
Красота молодой
княжны, ее жажда самостоятельности, желание трудиться, быть полезной, не могли не произвести впечатления на юного идеалиста.
С особенным увлечением беседовал он
с нею долгие вечера. Он
говорил о поэзии жизни, о любви к ближним, об удовольствии сознания принесения пользы, о сладости даже погибели для пользы человечества, о мерзости проявления в человеческих поступках признаков корысти, о суете богатства, о славе, об идеалах.
Для графа Петра Игнатьевича, не
говоря уже о князе Луговом, день, проведенный в Зиновьеве, показался часом. Освоившаяся быстро
с другом своего жениха,
княжна была обворожительно любезна, оживлена и остроумна. Она рассказывала приезжему петербуржцу о деревенском житье-бытье, в лицах представляла провинциальных кавалеров и заставляла своих собеседников хохотать до упаду. Их свежие молодые голоса и раскатистый смех доносились в открытые окна княжеского дома и радовали материнский слух княгини Вассы Семеновны.
Горничная проворно скинула
с нее обувь, брала то одну, то другую ногу в руки, грела их своим дыханием, потом на груди своей; согревши, положила одну ножку на ладонь к себе, любовалась ею, показала ее в каком-то восторге подругам
княжны, как бы
говоря: «Я такой еще не видывала! вы видали ли?» — и, поцеловав, спешила обуть.